удивляйся, я все знаю, потому что я – это ты. Так вот, Томми, плюнь ты на эту чашку, все самое плохое еще впереди. А пока наслаждайся тем, что Карла пичкает тебя толченой листвой, потому что в будущем она предложит тебе угощение совсем другого рода, и тебе будет далеко не так весело.

Сейчас ты очень хороший и добрый мальчик, Томми, знай об этом. Тебе никто такого не скажет, кроме меня. Мама считает, что ты слишком плаксив, и совершенно не понимаешь, что к чему. Папа тебя мало замечает, просто убрал от тебя подальше инструменты и не взял с собой на бои грузовиков – бои грузовиков происходят раз в столетие, и это было обидно, правда? Так вот, они тебе этого не скажут, потому что почему-то считают нужным говорить только то, что тебя по-настоящему ранит, а не то, в чем ты нуждаешься. Но я здесь как раз затем, чтобы сказать – ты молодец, Томми. Ты хороший мальчишка, и пусть ты болеешь чаще, чем болеют лабораторные крысы, это тебя не портит. Со временем ты начнешь верить родителям и понимать, что с тобой что-то не так. А когда ты в это веришь, в это начинают верить все остальные. Все станет очень сложно, Томми. Тебя будут унижать и не принимать всерьез. Тебя будут бить и подставлять. Учителя быстро переведут тебя в зону невидимости, потому что они ничего не могут поделать. Но все это будет сильно позже, Томми, и я хочу, чтобы когда все это наступит, ты знал и помнил – ты хороший мальчик. Добрый и хороший. Запомнишь? Запомни это.

Томми свернулся на влажной и холодной еще траве, подложив под голову свернутую куртку, и очень быстро заснул, все еще представляя себе, как рассказывает тому, маленькому Томми из прошлого, как жить дальше и чего не следует бояться.

Снился ему сон, далекий от этих размышлений. Приснилось, что он – кто-то другой, совсем другой парень по имени Томас, и сидит он в церкви, пустой и непривычно холодной. Твердая скамья давит на позвонки и ключицы, леденит шею. Напротив него – неразборчивая статная фигура, распростершая руки. И именно ей Томас, безо всякого сочувствия и сожаления, говорит, что дело передано на контроль тому, кто действительно разбирается в людях и их мелких страстишках.

И фигура растворяется, а Томас вынимает из-под скамьи карабин и идет по улице, насвистывая, а рядом, припадая на обе ноги, хромает сам дьявол, совершенно не страшный, доверчивый и уставший. Дьявол держится за руку Томаса своей горячей лапой и просит немного подождать…

– Я подожду, – говорит Томас, – отдышись.

Вскидывает карабин и стреляет в первого же показавшегося на пути человека, а тот разлетается, как упавшая хэллоуинская тыква. В жидком крошеве скользят ботинки, рядом – скальп гурона, и его Томас поднимает за мокрую кисточку волос.

– Теперь ты все понял? – спрашивает он у скальпа, а тот болтается, словно флажок на сильном ветру.

Проснулся Томми с небывалым ощущением силы и веры в себя, и только порыв ледяного ветра, вид вечереющего неба и двадцать пропущенных звонков на телефоне, оставленном на виброзвонке, напомнили ему о том, кем он является и что натворил.

Звонки от матери и Карлы, от Кита – ни одного.

Томас из сна слетел со скорчившегося на траве Томми, как облетает сухая листва с осенних деревьев.

Он вызрел в зыбком сновидении. Подарил несколько секунд уверенности в себе, и тут же рассыпался прахом.

Мать наверняка уже обнаружила пропажу денег и узнала, что Томми не было в школе. Наверное, ищет его в реанимации, заблеванного и с карманами, набитыми наркотой.

Томми отряхнул от травинок и сора коробочку с орхидеей – цветок остался таким же свежим, как и был утром, будто был неживым, а сделанным из тонкого пластика.

Запихивая коробку с орхидеей в школьный рюкзачок, Томми держал мобильник у уха, прижав его к плечу наклоненной головой.

– Карла? Все в силе? Я зайду через полчаса или минут сорок.

– Хорошо, – покорно ответила Карла. – Ты пропустил школу. Заболел?

– Выздоровел.

И снова Томми в пути – по привычным до тошноты улицам, по вечерним улицам, гротескно сужающимся в темном тумане. Дышалось легко, но руки заледенели. С каждым шагом пропадала уверенность в нормальности поступка: сначала стал казаться лишним только цветок, а потом вообще вся эта затея. На пороге дома Карлы оказался не Томми-готовый-на-все, а Томми-черт-мы-делаем-большую-ошибку.

Он собирался сказать это вслух. Сказать, что все это – ошибка. Но Карла, открывшая ему дверь, была ждущей Карлой, верящей ему Карлой, и Томми просто зашел в дом, и там сказал дежурный, но искренний комплимент:

– Ты отлично выглядишь.

Она выглядела так, как обычно выглядит девушка, несколько часов занятая суетливыми примерками, прической и макияжем. Густые темные волосы Карла подкрутила так, что получились двойные сильные волны – длинные пряди круглились свободно, более мелкие убраны невидимыми шпильками. На открытом гладком лбу виднелись следы золотистых теней. Видимо, красила веки и случайно коснулась лба запачканными пальцами. Длинные ресницы тщательно расчесаны, губы искусственно-влажные. На шее – длинная золотая цепочка и маленький кулон-капелька, устроившийся между грудей, свободных от лифчика под шелковой просторной туникой. Туника Карле была великовата. Слишком длинные бретели, слишком низкие кружева, и складки на бедрах. Эта вещь явно принадлежала взрослой женщине, как и любая другая парадно-выходная соблазнительная дорогая вещица, которую шестнадцатилетняя девушка примеряет в ожидании интимного свидания.

Томми коротко обнял Карлу и ощутил горьковатый запах духов миссис Нобл.

Карла замерла, и ее бездействие успокоило Томми. Он провел пальцем по ее лбу, стирая золотистый отпечаток тени. Все так просто – показалось, что осталось всего-ничего: просто уложить Карлу на пушистый коврик, задрать ее шелковый подол и расстегнуть собственные джинсы. Раз-два-три, три несложных хода, дальше все пойдет само собой.

Томми слегка прижал Карлу, потянул ее вниз, но Карла решительно высвободилась.

– Я все сделала так, чтобы тебе было легче справиться, – деловито сообщила она. – Я знаю, что ты боишься, Томми, и обязательно накосячишь, если я не буду тебя контролировать. Пойдем.

И Томми пошел следом, слегка оглушенный. Инициатива выскользнула из его рук, и уверенность в себе пропала. Он превратился в маленького мальчика, которого важная мамаша таскает по весенней ярмарке и выбирает ему аттракционы и конкурсы: вот здесь ты можешь попытаться кинуть мячик в корзинку, Томми. А сюда не лезь, ты еще не дорос до таких экспериментов. Томми, карусель! Ты хочешь покататься на карусели? Выбирай лошадку – белую или гнедую?

И с чувством жгучего стыда Томми выбирает лошадку, карабкается на нее и скользит по кругу, зная, как